ничего не сказала мне…
Цзы Цзюнь все помнила. Она помнила все мои слова. Она могла повторить их полностью наизусть. Мои же поступки были у нее перед глазами, как в кинокартине, которой я не видел. Они были запечатлены в ее памяти как живые, во всех подробностях. Естественно, что как раз это обстоятельство и заставляло меня избегать думать об этом мимолетном порыве, промелькнувшем как в кино. В тишине ночи она постоянно расспрашивала меня. Снова и снова она заставляла повторять слова, которые я говорил ей тогда. Она непременно поправляла и дополняла их, как прилежная ученица.
Понемногу это стало повторяться реже. Я хотел только видеть ее глаза, устремленные в пустоту с выражением одухотворенной задумчивости и нежности. Ямочки на ее лице становились глубже… Но я знал, что она, про себя, как старый урок, повторяет мои слова. Я боялся, что она заметила то смешное для меня положение, когда мои поступки были похожи на поступки героя из кинокартины. Но я знал, что она, именно, хочет видеть это и что ей это – необходимо. B этом она не чувствовала ничего смешного. Я сам внушил себе, что это смешно. Для нее ничто не было смешным. Это я знал твердо, потому что она любила меня так горячо, так искренне… Конец весны прошлого года был самым счастливым временем в моей жизни. Я постепенно успокоился, но появились другие хлопоты. Тогда мы начали появляться вместе на улицах. Мы были несколько раз в парке, но больше всего были заняты поисками квартиры. На улицах я часто сталкивался с подозрительными, насмешливыми, двусмысленными и презрительными взглядами прохожих. Я не смущался, но невольно меня охватывало какое-то неприятное чувство от этих взглядов. Они затрагивали мою гордость и во мне поднимался протест. Напротив, Цзы Цзюнь не обращала внимания и ко всему относилась безразлично. Спокойно и неторопливо она шла дальше, как будто бы кругом никого и не было. Поиски квартиры оказалось делом очень не легким. Мы долго не могли найти квартиру, больше потому, что под разными предлогами нам отказывали и очень редко потому что квартира нам не подходила. В начале наши требования были большие, даже очень большие. В начале нам казалось, что большинство квартир, которые мы смотрели, не были спокойными для жилья. Потом мы не стали обращать внимание на спокойствие и решили снять любую квартиру, лишь бы нас в ней терпели. Мы осмотрели больше двадцати мест и наконец в переулке Цзичжао нашли то, что можно было считать временным жилищем. Это были две южных комнаты в маленьком домике. Хозяин мелкий чиновник, видимо, понимал людей. Сам он жил тоже в двух комнатах: в большой и маленькой боковой. У него была жена и ребенок-девочка около года. Они держали недорогую деревенскую прислугу, которая смотрела за ребенком. Здесь было спокойно и тихо. Обстановка у нас была очень простая, но все же на нее я растратил большую часть своих сбережений. Цзы Цзюнь продала свое единственное кольцо и серьги. Я удерживал ее, но она твердо решила продать их. Я больше не вмешивался, потому что знал, что если она не внесет своей доли, то будет чувствовать себя неловко. Она давно уже поссорилась со своим дядей. Он так на нее рассердился, что отказался считать ее своей племянницей. Я понемногу прекратил знакомства с несколькими своими друзьями, которые считали, что они дают мне сердечные советы, вызывавшие у меня боязнь за будущее. Потом я прекратил знакомство и с теми, кто открыто завидовал нам. Стало очень тихо… Каждый вечер, как только кончались занятия в канцелярии, не тратя денег на рикш, я поспешно возвращался домой пешком. Домой хотелось попасть скорее, а время шло медленно, но в конец концов наступала наша встреча. Сначала мы безмолвно смотрели друг на друга, а потом незаметно завязывалась задушевная беседа. Мы снова замолкали, опустив головы, погружались в глубокое раздумье, но как-то ни о чем особенно и не думали… Понемногу я глубоко изучил Цзы Цзюнь. Прошло только три недели и я еще больше понял ее. Мы до конца понимали друг друга… Цзы Цзюнь повеселела. Странным было только то, что она совсем не любила цветов. Два горшка цветов, которые я купил на базаре были заброшены, четыре дня не поливались и завяли в углу. Зато она очень любила животных. Не прошло и месяца, как наше хозяйство неожиданно увеличилось. Четыре цыпленка бегали в маленьком дворике вместе с десятком хозяйских цыплят. Женщины узнавали их по виду, каждая знала – кому который принадлежит. У нас был еще маленький, белый, с пестринкой пудель, купленный на базаре. Помню, у пуделя была кличка, но Цзы Цзюнь дала ему новую. Она звала его – «А-суй». Я тоже стал звать его «А-суй», хотя эта новая кличка мне не нравилась.
– Настоящая любовь со временем должна становиться еще более новой, расти, крепнуть. – говорил я Цзы Цзюнь. В ответ она понимающе кивала головой. Ах какая это была спокойная и счастливая жизнь!..
Покой и счастье нужно беречь, тогда вечно будет покой и счастье. Когда я жил в доме землячества у нас происходили споры, столкновения из-за непонимания друг друга. С тех пор, как мы поселились в переулке Цзичжао, этого не было. Мы сидели около лампы, друг против друга, говорили о прошлом, вспоминали ссоры и радость примирения. Цзы Цзюнь пополнела. Ее лицо порозовело. Жаль только, что она была очень занята. Хлопоты по хозяйству занимали у нее все время. Не оставалось времени даже поговорить, не то что читать или гулять вместе. Мы часто соглашались, что необходимо взять прислугу, но это было нам не под силу и стало одним из моих постоянных огорчений. К вечеру, вернувшись домой я часто замечал, что Цзы Цзюнь скрывает от меня свое мрачное настроение. Меня еще больше печалило, что она через силу старалась улыбаться. Когда я начинал допытываться, то оказывалось, что все это из-за спора с женой чиновника по поводу цыплят. Так почему раньше не сказать мне об этом? У человека должен быть семейный покой. Нельзя дольше жить там, где происходят ссоры. К этому времени мой каждодневный путь определился: шесть дней в неделю – из дома в канцелярию и из канцелярии домой. Я сидел в канцелярии за столом и все переписывал и переписывал. Моей обязанностью было переписывать документы и корреспонденцию. Дома я был вместе с Цзы Цзюнь. Я помогал ей топить печь, стряпать, делать пампушки. Незаметно я научился стряпать. Наша домашняя пища была теперь много лучше,
